(На сцене двор летней дачи. Скамейка, плетеное кресло. На заднем плане МАТЬ и КУХАРКА вытряхивают половик.)
МАТЬ. И ничего! И никакой тебе благодарности! Брокар розовый на платье купила – сорок пять рублей…
КУХАРКА. Девка на выданье, избаловавшись с детства. Нет, коль ты мать – взяла бы хворостину хорошую, да выпорола…
(Уходят, переругиваясь. Появляется КАТЕНЬКА, которая украдкой доедает черносливину. Затем садится в плетеное кресло и начинает мечтать.)
КАТЕНЬКА. Венчаться можно со всяким, лишь бы была подходящая партия. Вот, например, есть инженеры, которые воруют… это очень блестящая партия. Потом можно выйти за генерала, но главное совсем не это… Главное, с кем будешь мужу изменять. (Перебегает к выходу воображаемой гостиной и начинает изображать, меняя голоса.) «Графиня Екатерина Иванна дома?» (Перебегает в кресло и садится в томную позу.) Ах, сударь, простите. Я дома, но принять вас не могу. Но тут открывается дверь и входит он, в белом кителе, вроде Серединкина, только носом не фыркает. Берет он меня за руку и говорит…
МАТЬ. Катька, Катька. Это с тарелки черносливину взяла?
КУХАРКА. Конечно она. Я сразу заметила, было для компоту десять черносливин, а как она подошла, так и девять сделалося.
КАТЕНЬКА. Сами слопали, а на меня валите… Очень мне нужен ваш чернослив, от него керосином воняет.
МАТЬ. Керосином? А почем же ты знаешь, что керосином, коли ты не пробовала?
КУХАРКА. Керосином? Эдакие слова говорить. Вот взять бы хворостину хорошую, да выпороть бы.
КАТЕНЬКА. Порите себя сами.
МАТЬ и КУХАРКА. Тфу-у! (Уходят),
КАТЕНЬКА. Ну так вот, берет он меня значит за руку и говорит: «Отдайся мне!..» А я уж и готова… уступить его доводам, как вдруг дверь отворачивается и входит муж… «Сударыня, я все слышал… Я оставляю вам чин, состояние, но мы разведемся.»
СОСЕДСКИЙ МАЛЬЧИК. Катька, кошка носатая, дура полосатая.
КАТЕНЬКА. Пошел вон, Поганый мальчишка.
СОСЕДСКИЙ МАЛЬЧИК. Поган, да не цыган. А ты вроде Володи! Кошка носатая!
КАТЕНЬКА. Мама! Мама, он смородину рвет.
МАТЬ. Ох, ты жешь господи!
КУХАРКА. Взять бы хворостину хорошую…
МАТЬ. Видно мало вас в школе порют.
КАТЕНЬКА. Поганый мальчишка. И почему это – «кошка носатая»? Ведь у кошек нет носов, они дышат не носом, а дырочками. А напишу-ка я письмо Мане Кокиной. (Берет листок и пишет.) «Дорогая моя Манечка. Мой роман идет к роковой развязке. Сегодня ночью наш сосед, молодой князь Михаил…» (Мимо проходит СЕЛЬСКИЙ ПРИДУРОК с удочкой, свистит и гыгыкает.) «… перелез через забор и сказал: «Ты должна быть моей!» я вся побледнела, только глаза мои дивно сверкали»… Мам! Дай мне марку, я пишу Мане Кокиной.
МАТЬ. Марку. Нет, Милочка, мать у тебя не лошадь на Кокиных и на Мокиных работать!
КУХАРКА. Только и слышно «марку давай». Взять бы хворостину… (Уходят.)
КАТЕНЬКА. «Дорогая моя, Манечка. Я очень криво приклеила марку, так что боюсь, что она отклеится как в прошлый раз. Твоя Катя Мотковва.»
(Вы бегают КУХАРКА и МАТЬ с хворостиной и с криком «Ты зачем сметану!» гонятся за бедной КАТЕНЬКОЙ.)